ПОИСК ПО ЖУРНАЛУ

«Весь русский народ»: феномен дворянских адресов

«Весь русский народ»: феномен дворянских адресов
Что делать, если ваши дворянские права в середине XIX века попираются? Если у вас появилась идея реформы или какого-то прожекта? Нужно искать единомышленников в дворянском собрании и писать Государю. Но как это сделать? Как написать такое обращение так, чтобы Государь тебя выслушал и принял соответствующее решение? Попробуем разобраться на примере славянофильского адреса к Александру II, написанному по случаю его воцарения. Текст документа публикуется впервые.

Дворянство, как мы знаем, являлось привилегированным сословием в Российской империи. В чем заключались его привилегии? Разумеется, многие вспомнят про крепостное право, во всяком случае, до 19 февраля 1861 его было не заметить сложно.

После крестьянской реформы у дворян оставалось достаточно много земли. Впрочем, подобные экономические привилегии слабо помогали дворянству. Скажем, отец Лермонтова в своём завещании просил сына оплатить его долги из… денег, данных другим дворянам в долг[1]. С другой стороны, процесс добровольного освобождения крестьян по указу об обязанных крестьянах зачастую тормозился именно тем, что подавляющая часть имений была заложена и любую операцию с ними без согласия кредитора, в таком случае, проводить было нельзя[2].

Говоря иначе, само освобождение крестьян до реформы 1861 года на деле останавливалось всеобщими долгами помещиков.  Но высокому дворянскому статусу их шаткое финансовое положение мешало мало. В чем же этот статус заключался?

Разумеется, можно привести множество конкретных фактов, скажем, привилегии при поступлении в гимназии и университеты, а также – при зачислении на гражданскую или военную службу, однако эти привилегии не универсальны. Была одна особая привилегия, имевшаяся у всякого дворянина все зависимости от рода его деятельности (или бездеятельности), закреплённая в Своде законов о состояниях и Полном собрании законов Российской империи.

Запрещается дворянству составлять положенія, противныя законамъ; за всякое отъ сего отступленіе взыскивается въ пользу Приказа Общественнаго Призрѣнія, со всѣхъ присутствовавшихъ въ Собраніи и подписавшихъ положеніе дворянъ сто пятьдесятъ рублей серебромъ, и сверхъ того особенно с Губернскаго Предводителя шестьдесятъ и съ Уѣздныхъ по тридцати рублей съ каждаго. Но представленія губернскому начальству и высшему правительству о нуждахъ дворянства, о прекращеніи мѣстныхъ злоупотребленій или объ устраненіи неудобствъ, замѣченныхъ въ мѣстномъ управленіи, хотя бы они и происходили и отъ общаго какого-либо постановленія, не считаются противозаконными, когда они изложены съ соблюденіемъ всѣхъ приличій[3]

Как видно, такое право было изложено негативно: написанные в сообразной форме предложения «не возбранялись». Ценность такой привилегии в полной мере дворянство осознало не сразу. Что вообще это означало?

На деле это закрепление (пусть и несколько ограниченное) права дворян на петицию. Впервые подобное право было выдано Екатериной ІІ в «Жалованной грамоте дворянству»: подобно многим другим екатерининским преобразованиям, оно было отменено Павлом и восстановлено после его сошествия с престола. С другой стороны, это право нельзя в полной мере назвать долгим «петровским» наследием, исключительным заимствованием. Очевидно то, что традиция прошений на высочайшее имя уже существовала в отечественной политической традиции.

Можно вспомнить, например, челобитные, право на которые было закреплено ещё в судебнике Ивана ІІІ, при Иване IV рассматриваемые через специальный Челобитный приказ. Впрочем, подобные челобитные, разумеется, не касались вопроса каких-либо преобразований – они касались исключительно «попирания» чьих-то прав или интересов.

135-я статья являлась частью общего комплекса статей, дающих право дворянству на подачу прошений по поводу своих нужд и прав, очевидно, наследуя в этом и чисто русской традиции. Только подобная оговорка позволяла дворянству выйти за пределы чисто своих интересов. Именно такое коллективное дворянское письменное обращение и называлось адресом.

Разумеется, статья заметно ограничивала характер таких документов. Она требовала соблюдения «всех приличий» и «соблюдения законов», этим явно склоняя дворян к составлению верноподданнических писем. Какое-либо предложение нужно было аккуратно вписать в текст, как будто между строк – при сохранении общего, возвышенного тона. Использовались различные уловки, намёки и порой – двусмысленные фразы. Дополнительно «обезопасить» себя можно было составив адрес по определённому случаю – победе русского оружия, началу царствования или его годовщине и т.д. Адрес, тем самым, становился лишь заверением дворянства в его верности, что затемняло любые политические намёки и предложения. 

Что же делать, если дворянину не удавалось найти единомышленников в своем собрании? Была альтернатива – личное письмо или записка. Разумеется, формально, право на него исходило из той же 135 статьи, но такой документ был менее связан условностями, что давало (разумеется, вполне определённую) свободу формы и не требовало от высочайшего получателя совершенно никаких ответных действий – даже уведомления о получении.

Наиболее показателен тут случай первой записки Кошелева по поводу созыва Земского собора: написанная именно как личное письмо, а не адрес, она отправилась «по ведомству Министерства финансов»[4], после чего её след теряется. Вполне вероятно, что до министерства она даже не дошла. С коллективным прошением так бы поступить было нельзя.

Зачем дворяне обращались к царю напрямую? Вернёмся к 135-й статье. Она давала право на обращение и к «высшему правительству», скажем, губернатору или министру. Ответ очевиден – довольно часто казалось, что только прямое обращение к государю способно быстро и однозначно решить вопрос. Разумеется, речь не только о том, что высочайшая воля являлась законом – это очевидно. Высочайшую волю должен был кто-то исполнять, а исполняли её чиновники.

Редкой идеей, которая могла объединить любых общественных деятелей, была мысль о том, что жизнь в России насквозь бюрократизирована. На бюрократию жаловались и западники, и славянофилы, и государственные мужи, и народники-террористы. Сейчас мы знаем точно и определённо, что Россия напротив, до революции была одной из наименее бюрократичных стран в мире как на душу населения, так и на единицу площади – чиновников в России было меньше всего среди всех европейских империй[5]. Чиновников в России просто не хватало.

Как нетрудно заметить, последнее обстоятельство создавало ровно обратное впечатление: любое дело, попав в руки мелкого уездного столоначальника, безбожно задерживалось. Такое положение дел обуславливало однозначную стратегию – по любому важному вопросу нужно было постараться шустрее «перескочить» как можно больше бюрократических ступеней и обратиться напрямую к Царю. Разумеется, когда речь шла не о вопросе, скажем, возвращения дворянского статуса или решения какого-то земельного спора, а о вопросе государственных преобразований, такая стратегия из желательной становилась необходимой. Но, впрочем, даже прямая неформальная связь с Государём проблемы не решала.

У Ю.Ф. Самарина долгое время была переписка с баронессой Раден – фрейлиной при дворе Александра ІІ. Самарин писал письма Раден о философии, политике, и богословии, но разумеется, важнее всего было для Самарина то, что Раден находилась очень близко к императору. Раден это тоже понимала. Но это не очень понимала почтовая служба.

Самарин – Э.Ф. Раден. Москва, 12 ноября <1873>.
Ваше письмо от 8 ноября весьма удивило меня. Предшествующее письмо было от 27 сентября, после чего я ничего не получал, и никакое письмо на немецком от середины октября до меня не доходило…

Э.Ф. Раден – Самарину. <Петербург>, 16 ноября 1873.
<…>
Мне казалось, что нет никакого риска отправить это объёмистое послание почтою; прежде всего потому, что вы – это вы, а я – это я. <...>. Может быть, усталый почтальон выбросил моё письмо на каком-нибудь перекрёстке. Пастор Дальтон рассказывал мне, как, пересекая однажды пешком Исаакиевскую площадь, он подобрал написанные своей рукой обрывки своих богословских статей, отправленных почтой его издателю в Берлине и потерянных бесследно…

Самарин – Э.Ф. Раден. Москва, 17 ноября <1873>.
Наконец, я держу в руках ваше длинное немецкое письмо и полагаю, что вследствие его постоянного перечитывания знаю его наизусть…[6]

Письмо из Петербурга в Москву – через две имперские столицы, связанные железной дорогой, между которыми постоянно шла активнейшая частная и государственная переписка – шло до недели, если, конечно, не терялось.   Даже в самом лучшем случае, при наличии своеобразной «ниточки» до государя, любая информация доходила с заметным опозданием. Что же в таком случае говорить о письмах не то что из Сибири, но хотя бы просто из провинции?


Нужды дворянства

Публикуемый нами адрес является эпизодом настоящего «бума» прошений, связанных с реформами Александра ІІ. Подготовка к нему, впрочем, произошла ещё раньше – в годы Крымской войны. Критические записки готовили один из главных идеологов «официальной народности» Михаил Погодин и курляндский губернатор Петр Валуев – люди вполне «государственные». Новое царствование – вместе с валом слухов о более либеральной ориентации нового царя – сделало поток записок и адресов закономерным. В конце концов,135 статья прямо указывала на то, что адреса подаются по вопросам, связанным с «нуждами дворянства», тогда как освобождение крестьян связано с ними в высшей степени!

Стопки адресов, проектов и писем шли до манифеста 19 февраля 1861 года – даже тогда, когда общие очертания реформы уже были ясны. Но и после реформы поток не остановился. Разумеется, документы могли отличаться друг от друга радикально. В один день государю мог лечь на стол адрес с сомнениями в ценности реформы и предложении определённой «реакции». В другой – простой верноподданнический адрес с пространными намёками. А в третий – ему в руки мог попасть, например, февральский адрес тверских дворян 1862 года, вдохновившихся статьей Ивана Аксакова, в котором они почти требовали снять с себя дворянский статус и наложить на себя соответствующие повинности.

Дворянство, в силу сословных преимуществ, избавлялось до сих пор от исполнения важнейших общественных повинностей. Государь! Мы считаем кровным грехом пользоваться благами общественного порядка за счет других сословий; неправеден тот порядок вещей, при котором бедный платит рубль, а богатый — ни копейки. Это могло быть терпимо только при крепостном праве, но теперь ставит нас в положение тунеядцев, совершенно бесполезных родине. Мы не желаем пользоваться таким позорным преимуществом и дальнейшее существование его не принимаем на свою ответственность[7].

Ясно, что такой, подчас стихийный поток прожектов донимал бы высшее начальство, даже если бы и не был обременён радикальностью. Борис Миронов справедливо указывает, что все 1860-е годы правительство так или иначе урезало права дворян на подачу адресов[8]. Но важно понимать, что это шло одновременно с другим процессом – процессом становления массовой публичной печати. Новый институт заменял старый и славянофил Кошелев, отправивший Александру ІІ в начале царствования личную записку, в конце царствования будет отправлять в Зимний уже изданные в Лейпциге брошюры. Показательно, что их содержание во многом оставалось неизменным.


Адрес московского дворянства 1855 года.

Публикуемый нами документ является на самом деле достаточно редким примером черновика именно славянофильского адреса, коллективного документа. Чаще славянофилы отправляли записки или переписывались с ближним кругом императора. Единственным заметным исключением тут является адрес Московской городской думы 1870 года – адрес, подчеркнём, не дворянский, написанный по случаю денонсации Горчаковым Парижского мира и предлагавший государю продолжить дарование «вольностей»: ввести свободу слова и свободу совести. Министр двора расценил адрес как «неприличный», что, в числе прочего, стоило его инициатору, Владимиру Черкасскому, поста городского головы Москвы.

История адреса следующая. После смерти Николая и перед дворянской присягой само московское дворянство собралось, но собрание было закрыто по решению губернского предводителя, Александра Черткова[9]. Конкретная мотивация, разумеется, является вопросом: самой простой и наиболее вероятной гипотезой выступает, на наш взгляд, влияние московского генерал-губернатора Закревского. Учитывая ещё и его долгую неприязнь к славянофилам, нетрудно догадаться, как бы он отнёсся к адресу славянофильского авторства. В любом случае, это обстоятельство объясняет недописанность документа.

Архив Пашкова дома (ОР РГБ) атрибутирует авторство Самарину. В дневнике Веры Аксаковой есть свидетельство о его подготовке: документ изначально готовил Хомяков, и уже после неудачи с утверждением тот отправил новому императору личное письмо. Тем самым, у нас есть две гипотезы.

1. Этот адрес и является черновиком адреса Хомякова. Аксакова упоминает, что Хомяков начал текст с фразы «Мужайся, русский Царь…»[10]: такая фраза в документе есть, но в середине, и немного иной форме – «Мужайся, царь России!»

2. Адрес действительно принадлежит перу Самарина, как на то и указывает архивная атрибуция: в таком случае у нас нет проблем с разночтениями. Самарин определённо был в Москве в день присяги – и, следовательно, должен был участвовать в неудачном дворянском собрании.

Косвенно, конечно, проблему можно решить, весьма справедливо указав на то, что вряд ли бы Хомяков сильно противился бы тексту Самарина, равно как и наоборот. Сам документ, несмотря на свою безусловную «типичность» - интересен именно своими помарками, самой важной из которых является замена «всѣй Россіи» на «весь Русский народъ». Можно, конечно, сказать, что в этом исправлении скрывается указанная нами тенденция сокрытия некоторых «политических» преобразований за торжественной формой, но вероятнее простая описка. Её невольность, думается, даже точнее показывает определённый переворот, произошедший в понимании монархии в России в середине ХІХ века.

Мы сознательно несколько отходим от классических археографических стандартов: текст публикуется в оригинальной (дореформенной) орфографии. Для удобства читателя зачеркивания передаются обычным типографскими средствами.


Адрес Московского дворянства Александру ІІ по случаю вступления на престол

Отдел рукописей Российской государственной библиотеки. Ф. 231. Р. IV. К. 8. Д. 15. 2 л.

Государь!
По воле Божіей великая судьба свершилась. Всѣ помыслы, всѣ чувства твоихъ подданныхъ сливаются въ глубокое душевное сочувствіе съ твоею несказанною сыновьею скорьбю: все уста сливаются соѣдиняются въ одной молитвѣ: да дастъ тебе Господь свою отраду и силу для перенесенія ниспосланнаго Имъ испытанія.
Тяжки времена, въ которыя Богъ полагаетъ на твою главу Царскій венец; но мужайся Царь Россіи! Мы твёрдо, несомненно вѣримъ, что Господь не оставит своего милостиваго своей милостью сердечного союза Царя съ его подданными. Московское дворянство также какъ и вся Россія весь Русскій народъ готовъ принести на служение тебе и отечеству всѣ свои силы…